Утро начиналось как обычно. Та же лазурная высь средиземноморского неба над Бат-Ямом, та же привычная суета просыпающегося города. В квартире на тихой улице тоже всё как всегда — детский плач, наспех собранные игрушки, запах недопитого кофе. Возможно, она заметила, что он смотрел на неё иначе. Возможно, в воздухе висело то напряжение, которое предшествует грозе. Но с четырьмя детьми, младшему из которых всего шесть месяцев, когда успевать вглядываться в глаза мужчины, с которым прожита немалая жизнь?

Роковое 27 февраля началось с обычной поездки. Женщина, чьё имя полиция не раскрывает, положила младенца в детское кресло на переднем сиденье. Ребёнок, наверное, улыбался, ощущая привычную материнскую заботу. Мать не знала, что этот день перечеркнет всю её жизнь — черной, обугленной линией.

Дом, который перестал быть крепостью

«Каждый дом — это место, где накапливается история, — говорил мне однажды старый психолог, занимающийся проблемами семейного насилия. — Но иногда эта история — история тихой войны».

В доме этой пары в Бат-Яме война уже давно не была тихой. Соседи, возможно, слышали крики. Друзья, возможно, замечали синяки. Возможно, она сама искала выход — но четверо детей, четыре причины оставаться в этом доме, превратившемся в минное поле.

«Последнее время их отношения заметно ухудшились», — сухо констатируют полицейские протоколы. За этой канцелярской формулировкой — бессонные ночи, унижения, страх, ощущение загнанности. Оскорбления и угрозы стали обыденностью, повседневностью, как утренняя чашка кофе или вечерние новости.

Бензин и детское кресло

Когда она вернулась домой в тот день, он уже всё решил. В его руках была канистра с бензином — простой предмет, который в обычной жизни помогает завести застрявшую машину, а в его руках превратился в оружие.

Представьте себе эту сцену: широкий двор, залитый февральским солнцем. Она, наверное, улыбается — поездка прошла хорошо, малыш не капризничал. Она ещё не знает, что дома её ждёт не муж, а палач.

Сначала он вынул ребёнка из кресла. Этот жест почти похож на заботу: он не хотел причинить вред младенцу. В этом страшном парадоксе есть что-то невыносимое — человек, готовый сжечь заживо мать своих детей, на мгновение проявляет отцовскую заботу.

Запах бензина, наверное, ударил в ноздри внезапно. Она, возможно, не сразу поняла, что происходит. Жидкость на одежде, на волосах, на детском кресле. А потом — вспышка, и мир превращается в огонь.

Когда горит человек

Знаете ли вы, что чувствует человек, когда горит его кожа? Девяносто процентов кожного покрова — это не просто цифра в медицинской карте. Это крик, который не утихает даже под морфием. Это боль, которую невозможно вообразить. Это пузыри и обугленная плоть, это запах, который преследует врачей ожоговых отделений годами.

Пока она горела, он вошёл в дом и включил стиральную машину. Будничность этого действия ужасает сильнее, чем само преступление. Загрузить одежду, насыпать порошок, нажать кнопку — обычные движения, которые вдруг стали частью чего-то невообразимо жестокого.

Возможно, кто-то из соседей вызвал скорую. Возможно, она сама, объятая пламенем, нашла в себе силы позвонить. Полицейские отчёты скупы на подробности. Но когда приехали оперативники, они увидели картину, которая останется с ними до конца дней: мужчина, держащий на руках младенца, облитого легковоспламеняющимся веществом.

Был ли это ещё один шаг к ужасному плану? Или демонстрация собственной власти? «Смотрите, я могу сделать это снова». Мы никогда не узнаем. Ребёнок был передан соцработникам. Маленькая жизнь, начавшаяся среди любви, продолжилась в мире, где самые близкие могут принести самую страшную боль.

В белых палатах

Сейчас она лежит в ожоговом центре. Вокруг неё — тихий шум аппаратов, поддерживающих жизнь, негромкие голоса врачей, делающих всё возможное и невозможное. Девяносто процентов — это почти приговор. Но врачи борются.

«Не исключено, что формулировку «покушение на убийство» придется заменить на «убийство»», — говорится в сухом полицейском отчёте. За этой юридической формулой — борьба за каждый вдох, за каждую секунду жизни.

А где-то в другом месте четверо детей пытаются понять, почему их мир разрушился. Старшие, наверное, уже осознают часть произошедшей трагедии. Младшие, возможно, просто скучают по маминым рукам. Никто не знает, что им говорят социальные работники. Как объяснить ребёнку, что папа пытался сжечь маму?

Огонь, который не погаснет

Этот огонь — не только тот, что оставил страшные ожоги на теле женщины. Это огонь, который будет жить в душах выживших — детей, которые стали свидетелями чудовищного финала когда-то счастливой семьи.

Жизнь в Бат-Яме продолжается. Солнце всё так же встаёт над Средиземным морем. Люди спешат на работу, дети идут в школу. Но в тихой палате ожогового центра женщина борется не только за свою жизнь, но и за право своих детей верить в мир, где близкие не причиняют боль.

«Покушение на убийство» или «убийство» — для юристов это разные статьи. Для живущих рядом с нами — это разные истории горя. Но для неё самой сейчас существует только боль и тьма медикаментозного сна.

А где-то недалеко её дети рисуют дом, который уже никогда не будет прежним. Что они нарисуют над домом? Солнце или пепел, кружащийся в воздухе февральского дня в Бат-Яме?

И будут ли они помнить запах бензина и огня, когда вырастут?

Такой огонь не погаснет никогда.